Фельетон
Дерзость Воронежского литературного сборника и справедливое негодование Русской Речи. - Несколько слов о провинциальной литературе. - Сетования коллежского ассесора. - Мое путешествие от Москвы до Харькова. - Вольные почты. - Внушение анонимным писакам. - Вести из Мордасова. - Великороссийское подворье.
Что же это наконец такое? Развращение нравов, столпотворение вавилонское, всякая субординация потеряна!… До чего может доходить дерзость провинциалов, подумал я, прочитав корреспоненцию Русской Речи (№97)… Редактор Воронежского литературного сборника (верно учителишка какой-нибудь, этот народ себе ужасно много позволяет) дерзнул: не ожидая того, чтобы Русская Речь оказала ему честь, позволив доставлять ей свое издание, не только прислать ей №1 своего журнала, но даже (страшно вымолвить!) просить обмена. А!… Каково вам покажется!…
Благородным негодованием воспылало сердце редактора Русской Речи и только по врожденной деликатности не предал он Воронежский сборник полному поруганию, а кратко и кротко уведомил, что редакция Русской Речи производит обмен только на нужные ей издания, затем спрашивает, что прикажет (сейчас видно столичное обращение) редакция Воронежского сборника делать с присланным нумером. Не затрачивать же в самом деле гривенника на пересылку Воронежской литературы? Ума помраченье да и только, как вспомнишь что какой-нибудь Воронежский сборник осмелился подумать, что может быть на что-нибудь нужен Русской Речи!…
Слышу, слышу, г. редактор сборника, что вы отговариваетесь тем, что сотрудник Русской Речи Кочановский учавствует и у вас, что в Воронеже могут быть люди даровитые, что пора провинции и т. д. Все это не резон. Во первых, редакция Русской Речи может думать (надеюсь вы не осмелитесь сомневаться в этой если не редакции, то редактора способности), что Кочановский учавствует из снисхождения, во вторых, вы забыли, что обмен изданий может существовать при обмене идей; а разве вы и ваша провинция можете иметь какие-нибудь идеи? Будет с вас и того, что удостаиваетесь если не всегда понимать, то хоть прочитывать идеи Русской Речи. Поступок Воронежского сборника напомнил мне капитана Пишина, сказавшему поручику Билетову, когда оный поручик по молодости и неопытности позволил себе при встрече с капитаном протянуть ему руку: младший должен дожидаться, когда старший протянет руку, под опасением остаться в противном случае с носом.
Нос, натянутый Русскою Речью Воронежскому сборнику, заставил нас призадуматься над плачевным состоянием провинциальной литературы, которую безнаказанно оскорбляют господа подобные Феоктистову, вероятно пользуясь тем, что настоящие авторы не обращают на нее никакого внимания и как-будто стыдятся помещать свои труды на страницах провинциальных изданий. Можно наверное сказать, что г. Феоктистов никогда не позволил бы себе подобной выходки ни с одним столичным изданием. Между тем на провинциальную литературу пора обратить серьезное внимание. Излишне говорить как нужно для провинции иметь собственный орган, так как узкая программа губернских ведомостей далеко не удовлетворяет требованиям общества, потому думаем, что каждое провинциальное литературное предприятие должно быть приветствуемо всяким благомыслящим человеком с радостью. По нашему мнению провинциальная литература должна служить приготовительным классом столичной или вернее Русской литературы для тех молодых людей, которым неизвестные имена закрывают вход в святилище столичной литературы. Можно смело сказать, что поддержкою провинциальной литературы общество приготовило бы себе полезных деятелей русского слова. Мы знавали много молодых людей, кои не получая гонорарий, которых многие редакции по незначительности средств не в состоянии давать, шли в столицы и попадая к антрепренерам третировавшим их свысока, утрачивали свои силы. Что, например, может думать о своем журнале редактор Воронежского сборника (если он человек робкий), когда даже Русская Речь не нуждается в нем? От души желая провинциальным изданиям успеха вместе с тем советуем, если литературной аристократии неугодно водится с ними, то придерживаться более своего провинциального круга.
Фельетонистам, жалующимся на недостаток материалов, советуем проехать несколько станций и глянуть в жалобные книги, которые, смело скажем, дадут материал не на одну статью. Как, например, понравиться читателю жалоба, записанная на одной из станций Полтавской губернии, коллежским ассесором Сл…, недовольного, что во время перегона от одной станции к другой ямщик нечаянно сломал сани и заключающего жалобу сетованьем, что станционные смотрители и старосты при отправлении проезжающих не делают различия между чиновниками и евреями!? Не знаю почему нам кажется, что г. Ф. должен быть коллежский ассесор?
Заговоривши о жалобах, скажем однако, что большая часть чрезвычайно основательны и почтовому начальству не мешало бы обратить на них серьезное внимание. Прочитанные нами резолюции доказывают однако противное, потому что большею частью кончаются словами: оставить без последствий, хотя действительно довольно трудно разбирать жалобы, но нам кажется, что следовало бы давать более веры словам проезжающих, потому что частым оправдыванием станционных властей даются им средства безнаказанно совершать возмутительные вещи. На некоторых станциях жалобы такое обыкновенное явление, что виновные решительно не обращают на них никакого внимания. Мы никогда не забудем как генерал П…, прождавший около полусуток лошадей, спросил книгу, намереваясь записать жалобу. Постсодержатель еврей подал ему книгу исписанную кругом и когда генерал сказал, что незачем подавать книги, где нет более места, то почтсодержатель прехладнокровно отвечал: «а разве я виноват, что ваше пр-во приехали позже других, приезжай вы ранее, было бы место и вам».
Трудно поверить каким притеснениям подвергаются проезжающие на почтовых станциях, особенно на так называемых вольных почтах. Я ехал в прошлом году из Москвы в Харьков с сестрой, двумя детьми и гувернанткой в четырех-местной карете, поставленной на зимний ход. Дорога (около 700 верст) стоила 500 руб. сереб. Путешествие же наше продолжалось 19 дней. Прежде всего нас заставляли брать не шесть лошадей, как то по положению следовало, а девять, объясняя, что лошади слишком плохи; отговорки, что это не наша вина, не принимались, если же мы позволяли себе настоять на том, чтобы нас отправили по положению, то ямщики влопывали нас в такой зажор, что надо было платить соседним крестьянам за помощь, сумму далеко превыщающую прогоны трех лошадей. На одном из перегонов Орловской губернии пробыли мы целые сутки, отправленные по случаю масляницы с пьяным ямщиком, завезшим нас в такой сугроб, что должны были заплатить за помощь 40 руб. сер. И то еще слава Богу, а то дай не дай по 5 р. на брата, а требовалось по крайней мере 20 человек. Способы выжимания денег на станциях превосходят всякое описание. Одною из главнейших причин дурного состояния вольных почт бесспорно та, что арендующий известный участок, не получая от правительства вспомоществования, как на казенных почтовых станциях, не обеспечивает исправное содержание станций залогом, то есть не находится под палкой. Пользуясь добавочными прогонами (от ½ до 1½ коп. сер.) арендатор сдает станцию соседним крестьянам, обязывая их возить за казенные прогоны (2½ коп.), а как исполняют крестьяне свои обязанности ему разумеется нет никакого дела.
Когда мы узнали о анонимных письмах, подбрасываемых г-ну Ю-у, нам невольно пришли на память слова Лермонтова:
«Мне хочется сказать великому народу:
Ты жалкий и пустой народ».
Квасной патриотизм, над которым мы так долго и много смеялись, еще смешнее в нации, смешнее потому, что, отбросив всякое самолюбие, мы сознаем, что многим обязаны нации, потому нам кажется странным, что нация в деле современного образования так далеко отстает от нас. Неужели нация хочет заставить нас думать, что она вполне непогрешительна; если же есть грешки, почему не осмеивать их так же как наши? Мы очень хорошо знаем, что чувство чести развито в одинаковой степени во всех нациях, но семья не без урода и мы не видим причины негодования на нас - нации, за то что выводим их уродов на свежую воду; не благоразумнее ли, братски подав друг другу руку, осмеивать все смешное к какой бы оно нации не принадлежало. Аскоченским, Феоктистовым, Камням-Виногоровым, будь они французы, немцы, англичане, мы симпатизировать не можем. Не стыдно ли будет нации, если нам придется применить пословицу: рано встали да мало напряли? Современно ли, не только производить, но даже стращать: вешаньем, да мордобитием, реброламанием и т. п. изъявлениями бессильной нравственной злобы? Ведь мы не в Мордасове…
Кстати. Об этом милом сердцу нашем городке, о котором мы немало говорили в прибавлениях к Харьковским Губернским Ведомостям, мы надеемся поговорить еще и тем удовлетворить желанию, собирающих о нем материалы. Хотя нашему бывшему харьковскому секретарю - местному свистуну мы и поручили продолжение отдела под заглавием: Наши розы, но некоторыми более интересными сведениями, почему-либо неудобными к напечатанию в харьковских прибавлениях, думаем делиться и с читателями Телеграфа. В настоящее время самою свежею новостью, занимающую Мордасов - процес отставного писца 1 разряда Кузнецовского с вдовою поручицею Пошлепкиной. Кузнецовский объявил комитету скандалов, находившемуся некоторое время под нашим управлением, что сказанная вдова, имея на него виды, разлучила его с женой. Когда же заступивший наше место местный свистун потребовал от Кузнецовского свидетелей в справедливости его показаний, то Кузнецовский представил Выбитозубова и юного Конифаса. Конифас как прикосновенный к делу от свидетельства устранен, Выбитозубов же намереваясь (как оказалось впоследствии) соединить узами законного брака вдову Пошлепкину с помощником своим Ковыряло-Отчетовым, - держал руку Пошлепкиной. Дело перешло на решение высшей инстанции и говорят кончится отобранием у Кузнецовского жены за излишнюю к ней снисходительность и выдачею вдовы Пошлепкиной не за Ковыряло-Отчетова, а за Конифаса, как имеющего на нее более прав. Другою мордасовскою новостью, что полицмейстер Ш. (из немецких инженеров) по случаю предстоящих праздников обложил купечество двойною против прежних лет данью и когда некоторые купцы вздумали протестовать и стращать гласностью, то Ш., приняв торжественную позу, объявил, что журнальных статей не боится и после сенокоса подаст в отставку.
В Киеве мы всего пятый день, потому просим извинения если мало говорили о нем. Слыша не раз о дороговизне киевских гостинниц и, прочитав недавно в одном из № Искры подтверждение этих слухов, мы, не имея больших средств, с ужасом помышляли о том, как дорого будут нам стоить первые дни, которые, не имея знакомых, должны будем провести в гостиннице. Мы были однако приятно удивлены, остановившись в Великороссийском подворье (на Печерске). За опрятный номер, состоящий из 2 комнат, мы платили 75 к., за порцию хорошо приготовленного и в достаточном количестве поданого кушанья - 20 коп., порцию чаю с хлебом - 25 коп. Рекомендуя Великороссийское подворье нашим иногородним читателям, которые вздумали бы посетить Киев, мы от души желаем г. Денисову (содержателю подворья) полного успеха. Великороссийское подворье поступило под редакцию г. Денисова только несколько дней, дай Бог чтобы не пришлось нам сказать в последствии, что только новая метла чисто мела. Надеюсь нас не обвинят за то, что мы выразились о подворье, что оно поступило под редакцию; мы думаем, что вежливость и понимание современных требований (чем не могут похвалиться иные редакции) дают нам полное право называть хорошое подворье этим именем.
П. Бахтыгозоно
20 декабря 1861 года.
г. Киев
